…Но есть в кармане фига – взведенный пистолет.
В. Высоцкий.
Человек характеризуется по разным признакам, начиная от пола, возраста, национальности и т.д. и заканчивая его волевыми и психологическими способностями, пристрастиями и увлечениями. Среди работников высшей школы, помимо званий и ученых степеней, особое место в характеристике занимают образованность и интеллигентность.
Априори считается, что работники высшей школы все образованны. Слыть необразованным не хочется никому. И мало кто может признаться, что даже при наличии одной (кандидатской) или двух (+докторской) защищенных диссертаций, он/она, тем не менее, недостаточно образованны. Вместе с тем, наверное, нет такого человека, который, попадая в среду профессионалов не своего профиля (артистов, художников, литераторов или «технарей») или своего профиля (но увлеченных, имеющих очевидное или модное хобби) и участвуя в разговоре, не испытал бы хоть раз чувство неловкости или досады на себя за то, что он не знаком или плохо знаком с тем или иным явлением, фактом, произведением. Прослыть необразованным или мало читающим для любого преподавателя является малопривлекательным.
В свое время, впрочем, как и сейчас, все были подвержены гонке за образованностью. Помимо профессиональной подготовленности, свою образованность мы, в основном, совершенствовали за счет чтения. Очень популярны были серия книг «Мастера современной прозы», журналы «Юность», «Нева», «Иностранная литература» и др. Не все имели возможность их читать, но тот, кто имел, обладали неоспоримым преимуществом во время дела или безделья. Сейчас все изменилось. Почти все стало доступным, а интернет вообще уравнял шансы всех. Но появилась новая проблема: каких современных авторов читать (только нобелевских лауреатов и обладателей других литературных премий?), какие фильмы смотреть (только «оскароносные»)? А как быть с классикой? Если судить по этим критериям, то возникает вопрос: кого считать образованными? Какие критерии образованности должны быть и должны ли они быть вообще? И действительно, если человек не может распознать фуги Баха или не знает, кто такой Виктюк, делает ли это его в глазах коллег «серым»? Но практика показывает, что тот, кто знает это, как правило, не знает фамилии левого крайнего команды «Манчестер Юнайтед» или не назовет четверку ансамбля «Битлз». И кто тогда они: ханжи или невежи?
Начали делить образованность на профессиональную и общую. Но если с профессиональной образованностью есть конкретная ясность, то под общей стали понимать знание истории, древней культуры, философии, музыки и т.д. Но кто скажет, какую книгу надо читать, какую оперу слушать, а какие – нет? Мне кажется, что потребность в образованности может появиться и развивается только через профессиональное образование. Именно образование, а не получение диплома, аттестата или звания. Сплошь и рядом можно столкнуться с таким явлением, когда спрашивают: «Вы врач?» – Ответ: «Да, я окончил университет». «Вы исследователь?» – «Да, у меня есть диплом кандидата наук». «Вы ученый?» – «Да, я доктор наук». То есть считается, что, если ты имеешь тот или иной документ об образовании, то автоматически становишься врачом, исследователем, ученым, а следовательно, и образованным человеком, – что, однако, далеко не одно и то же. К сожалению, сегодня, как правило, на первый план вышла погоня за документами, а уже во вторую – за знаниями. Это нередко приводит к личностному конфликту. Как ни странно, но такой «образовательный» бум поддерживается государством.
Явление это приобрело такие масштабы, что А.И. Солженицын ввел термин «образованщина», понимая под этим повальное стремление овладеть где-либо и какой-либо информацией.
Под «образованщиной» понимают также пропаганду и введение непродуманных реформ, как это сейчас наблюдается и в средней, и в высшей школах. Изменения в последней вызывают у нас особую тревогу. Это связано с тем, что желание «усовершенствовать, улучшить и т.д.» всегда идет под позитивным лозунгом «прогресса», и тогда процесс реформирования сам по себе становится вирулентным (агрессивным – ред.). В целом, это явление положительное, если реформирование не старается отмежеваться от предшествующей практики и не разрушает в ней положительного.
Преподаватели высшей школы, ответственные за образование, не могут противостоять и даже повлиять на «образованщину», поскольку она возникает не «снизу» от исполнителя (высшая медицинская школа), не от заказчика (министерство здравоохранения) и даже не от потребителя (население), а от политической конъюнктуры. Но, как известно, любая системная новация (в любой сфере деятельности человека) требует больших вложений (много и сразу). А денег нет. В таких случаях новая система вводится не в полном объеме, а, как правило, в виде «бесплатных, формализованных частей», вроде как «поднажмем», «усилим» и т.д. Соответствующим получается и результат. Хотя всякая прогрессивная система, введенная грамотно и в полном объеме, даже при наличии недостатков, может стать эффективной по большинству показателей.
Введение усеченной программы сказывается печальным образом на конечном результате. Это типично для нашего медицинского образования. Освоили модули, разобрались в кредитах, наловчились выставлять баллы, чтобы было – и вашим, и нашим. Однако такие решающие составляющие успеха образования, как мотивация студентов, интеллектуальная работа преподавателя, индивидуальность в подготовке и др., оказались еще дальше от желаемого.
Справедливости ради надо сказать, что европейская высшая школа по многим параметрам идет впереди украинской (как, впрочем, и всего постсоветского пространства), и образовательный бум, который не всегда приводил к успеху, они уже пережили. Так, в Англии совсем недавно, при премьер-министре Тони Блэре, были обозначены направления деятельности правительства, которые звучали так: «образование», «образование», «образование». Под этим лозунгом политиками был раздут миф о том, что уровень образованности общества является ключом к его экономическому процветанию, а последнее приведет к всеобщему благополучию. Но, как и в любой стратегии, озабоченность экономическим ростом заняла главенствующее положение и, естественно, исказила представление о том, что такое образованность. А дальше все развивалось так же, как сейчас у нас: немыслимый рост числа высших учебных заведений, избыточное привлечение студентов в университеты, нарастающая нехватка средств, сил и возможностей этих университетов (например, кто и где видел у нас 3-5 студентов в группе или годовую нагрузку профессора в 280 часов?).
Государство оказалось неспособным оказывать должную финансовую помощь даже государственным элитным (кадровым, базовым) вузам. Чтобы хоть как-то спасти положение и помогать хотя бы некоторым вузам, у нас ввели понятие «Национальный», но и «национальных» стало уже столько, что только ленивые не имеют этой «приставки».
Ну и, конечно, один из главных вопросов: где взять столько высококвалифицированных кадров?
(Окончание следует.)
Игорь БОГАДЕЛЬНИКОВ, профессор.
«Медицинский вестник» № 4, март 2010.
